По-моему никто не описывал живее и увлекательнее
Вьюгу за окномВетер за стенами дома бесился, как старый озябший голый дьявол. В его реве слышались стоны, визг и дикий смех. Метель к вечеру расходилась еще сильнее. Снаружи кто-то яростно бросал в стекла окон горсти мелкого сухого снега. Недалекий лес роптал и гудел с непрерывной, затаенной, глухой угрозой...
Ветер забирался в пустые комнаты и в печные воющие трубы, и старый дом, весь расшатанный, дырявый, полуразвалившийся, вдруг оживлялся странными звуками, к которым я прислушивался с невольной тревогой. Вот точно вздохнуло что-то в белой зале, вздохнуло глубоко, прерывисто, печально. Вот заходили и заскрипели где-то далеко высохшие гнилые половицы под чьими-то тяжелыми и бесшумными шагами. Чудится мне затем, что рядом с моей комнатой, в коридоре, кто-то осторожно и настойчиво нажимает на дверную ручку и потом, внезапно разъярившись, мчится по всему дому, бешено потрясая всеми ставнями и дверьми, или, забравшись в трубу, скулит так жалобно, скучно и непрерывно, то поднимая все выше, все тоньше свой голос, до жалобного визга, то опуская его вниз, до звериного рычанья. Порою бог весть откуда врывался этот страшный гость и в мою комнату, пробегал внезапным холодом у меня по спине и колебал пламя лампы, тускло светившей под зеленым бумажным, обгоревшим сверху абажуром.- Олеся
Злачные места большого городаГород соединялся с портом узкими, крутыми, коленчатыми улицами, по
которым порядочные люди избегали ходить ночью. На каждом шагу здесь
попадались ночлежные дома с грязнымии, забранными решеткой окнами, с мрачным
светом одинокой лампы внутри. Еще чаще встречались лавки, в которых можно
было продать с себя всю одежду вплоть до купальной матросской сетки и вновь
одеться в любой морской костюм. Здесь также было много пивных, таверн,
кухмистерских и трактиров с выразительными вывесками на всех языках и немало
явных и тайных публичных домов, с порогов которых по ночам грубо
размалеванные женщины зазывали сиплыми голосами матросов. Были греческие
кофейни, где играли в домино и в шестьдесят шесть, и турецкие кофейни, с
приборами для курения наргиле и с ночлегом за пятачок; были восточные
кабачки в которых продавали улиток, петалиди, креветок, миди, больших
бородавчатых чернильных каракатиц и другую морскую гадость. Где-то на
чердаках и в подвалах, за глухими ставнями, ютились игорные притоны, в
которых штосс и баккара часто кончались распоротым животом или проломленным
черепом, и тут же рядом за углом, иногда в соседней каморке, можно было
спустить любую краденую вещь, от бриллиантового браслета до серебряного
креста и от тюка с лионским бархатом до казенной матросской шинели.
Эти крутые узкие улицы, черные от угольной пыли, к ночи всегда
становились липкими и зловонными, точно они потели в кошмарном сне. И они
походили на сточные канавы или на грязные кишки, по которым большой
международный город извргал в море все свои отбросы, всю свою гниль,
мерзость и порок, заражая им крепкие мускулистые тела и простые души.- Гамбринусего же осеннюю тоску и бесприютностьВернулся я обратно в самый разгар отвратительной, мокрой, туманной петербургской осени. О, как памятны мне эти первые печальные, озлобляющие впечатления. Грязные тротуары, мелкий, неперестающий дождик, серое, какое-то ослизлое небо, и на фоне этой картины грубые дворники со своими метлами, обдерганные, запуганные извозчики, женщины в уродливых барашковых калошах, с мокрыми подолами юбок, желчные, сердитые люди с вечным флюсом, кашлем и человеконенавистничеством. - Чёрный туман