Прочитала "Смерть в Венеции" Томаса Манна. Не помню, читала ли в юности, прочла как в первый раз.
Признанный, немолодой писатель, всю жизнь рассматривавший своё писательское призвание как тяжкий труд и воздержание от жизни, приезжает в Венецию и влюбляется в четырнадцатилетнего мальчика, который кажется ему воплощением Красоты.
"Ибо красота, Федр, запомни это, только красота божественна и вместе с
тем зрима, а значит она путь чувственного, маленький Федр, путь художника
к духу. Но ведь ты не поверишь, мой милый, что тот, чей путь к духовному
идет через чувства, может когда-нибудь достигнуть мудрости и истинного
мужского достоинства. Или ты полагаешь (решение я предоставляю тебе), что
этот опасно-сладостный путь есть путь гибельный, грешный, который
неизбежно ведет в беспутье. Ибо ты должен знать, что мы, поэты, не можем
идти путем красоты, если Эрот не сопутствует нам, не становится дерзостно
нашим водителем. Пусть мы герои и храбрые воины, мы все равно подобны
женщинам, ибо страсть возвышает нас, а тоска наша должна оставаться
любовью, - в этом наша утеха и наш позор. Понял ты теперь, что мы, поэты,
не можем быть ни мудрыми, ни достойными? Что мы неизбежно идем к беспутью,
неизбежным и жалким образом предаемся авантюре чувств. Наш мастерский
стиль - ложь и шутовство, наша слава и почет, нам оказываемый, - вздор,
доверие, которым нас дарит толпа, - смешная нелепость, воспитание народа и
юношества через искусство - не в меру дерзкая, зловредная затея. Где уж
быть воспитателем, тому, кого с младых ногтей влечет к себе бездна. Мы
можем отрицать это влечение, можем добиться достоинства, но как ни
вертись, а бездна нас притягивает. Так мы отрекаемся от расчленяющего
познания, ибо познание, Федр, чуждо достоинства и чуждо суровости, оно
знает, ему все понятно, оно все прощает, не ведая о прочности и форме: оно
тянется к бездне, оно и есть бездна. Итак, мы решительно отметаем его и
отныне ищем только красоты, иными словами - простого, величественного,
новой суровости, вторичной непринужденности и формы. Но форма и
непринужденность, Федр, ведут к пьяному угару и вожделению и могут
толкнуть благородного на такое мерзостное осквернение чувства, которое
клянет его собственная суровость, они могут и должны привести его к
бездне. Нас, поэтов, говорю я тебе, ведут они к ней - потому что мы не
можем взлететь, а можем лишь сбиться с пути. Теперь я уйду, ты же, Федр,
останься здесь; и лишь когда я скроюсь из глаз, иди и ты".